«КУДА СМОТРИТ ЕПИСКОП?!»: О СВЯЩЕННИКЕ-НАРКОМАНЕ СТЕПАНОВЕ И ЕМУ ПОДОБНЫХ

📌 В церковной практике есть вопрос, который внутри церкви воспринимается одним образом, а за ее пределами, у внешних, совершенно другим, противоположным. Это вопрос о границах долготерпения человеческого. Дело в том, что в святой церкви нет святых. В том смысле, что её святость никак не связана с чистотой или безгрешностью её членов или даже клира. У каждого человека — и у мирянина, и у священника, и у епископа — есть свои грехи. Что, конечно, не новость.

📌 Апостол Иоанн Богослов еще в I веке писал: «Если мы говорим, что не имеем греха, мы сами себя обманываем, и истины нет в нас». Страсти и пороки, свойственны всем и каждому. Поэтому таинство покаяние и исправление – это цель духовной жизни.

📌 Но если в случае с мирянами вопросов вроде бы не возникает, то как быть со священниками? Ведь и они живые люди, искушений у них порою больше, чем у мирян, и у них бывают моменты слабости, бывают падения, какие-то помутнения.

📌 Как должен реагировать епископ на пороки духовенства? Незамедлительно судить по всей строгости канонических предписаний или он имеет право медлить, проявлять какое-то терпение к проблемному священнику?
Именно вокруг этой дилеммы сегодня строятся все информационные скандалы, связанные с запрещенными или бывшими клириками.

📌 Куда смотрел епископ? Почему не реагировал раньше? Зачем прикрывал проблемного клирика?

📌 Ответ на эти вопросы есть, он не простой, как и сама тема. И он никогда не будет исчерпывающим для тех, кто просто ищет повод Церковь похулить.
Поэтому попытаемся сегодня найти объяснения прежде всего для тех, кто ведая о пороке служителя не порочит само служение, кто видя наготу отца своего не совершает Хамов грех, в общем, для тех, кто просто любит Церковь.
📌 Итак, почему молчат архиереи? И почему некоторым кажется, что в этом молчание – коррупция?

📌 Когда епископ узнает о духовных или нравственных проблемах священника у него есть два основания для реакции – каноническое и личное.
Что касается канонической стороны, то нужно четко понимать одну важную особенность церковного устройства.

📌 Все вопросы определения степени наказания Церковь отдала на суд и милость епископов. Безусловно, есть каноны, есть нормы, есть выработанная практикой реакция на тот или иной проступок. Но! Церковь никогда не делала из канонов подобие уголовного кодекса. В отличие от сектантов и раскольников она не становилась рабом своих нормативных сводов.

📌 Это у судьи в светском суде, нет свободы в принятии решений. Он действует по букве закона.

📌 Нравится ему подсудимый или не нравится — наказание неумолимо. А в Церкви не так. Вернее, не догматизировано так.
102 правило VI Вселенского собора дает право епископам использовать строгость канонов на свое усмотрение. Почему? Отцы отвечают. Потому что важно соблюдать меру, чтобы «не утратить спасения недугующего». То есть, епископ в своем решении должен не бездумно следовать тому, что написано в книге канонов, не человека рассматривать через эти каноны, а эти каноны рассматривать через различные обстоятельства и настроения провинившегося клирика. И уже исходя из этого применять то или иное врачество.
📌 «Ибо всё наше попечение о том, дабы овцу заблудшую возвратить и уязвленную змеем уврачевать», — гласит 102 правило.
Поэтому, когда «отец» не применяет всей строгости закона к греху своих детей – это не всегда попустительство, это еще может быть душеспасением. Как говорится в этом же каноне:

📌 «Не должно ни гнать по стремнинам отчаяния, ни отпускать бразды к расслаблению его жизни» (102 прав. Трулльского собора)

📌 Везде должна быть целесообразность, потому что главная цель – это спасение души, а не беспощадная или неминуемая реакция на ошибку.

📌 Вот и отцы Первого Вселенского собора в 12 правиле, — в котором речь идет не просто о нравственных проступках, а о предательстве веры, о тех, кто во время гонений отрекся от Христа, — тем не менее, отцы Собора и в этом случае упоминают, что везде есть нюансы, определенные обстоятельства, и их надо учитывать, обращать внимание на состояние человека, на его попытки бороться, кается, вставать, а не просто рубить с плеча. Поэтому даже в этом строгом каноне участники Первого Вселенского собора заключают:
«Позволительно епископу и более человеколюбно что-то о таких грешниках устроить» (12 прав. I Вселенского собора).
📌 Подобную мысль можно встретить и у святителя Афанасия Александрийского, и у Василия Великого, и у Григория Нисского и у других древних святых. То есть, каждый священник может пасть, может быть пленен какой-либо страстью и каждый имеет право на милость со стороны Церкви, как это происходит и с мирянами. Мы же понимаем, если бы к нам сегодня применялась вся строгость канонических норм, мало кто мог бы в храм дальше притвора пройти. Так и стояли бы там все находящиеся под епитимьями. Епископ по отношению к священнику имеет каноническое право затягивать, ждать, обдумывать, увещать, в конец концов, просто верить в исправление человека, не ломая его жизнь об колено.

📌 И вот теперь мы подходим ко второму основанию, позволяющему «отцам» терпеть болезни «детей». Дело в том, что отношения правящего архиерея и согрешающего священника – это не отношения эффективного менеджера и слабого звена. Это отношение отца и сына.

📌 Какие бы сложности не существовали между ними – а бывает всякое – тем не менее, общая модель поведения, общий идеал, который пронизывает всю церковную жизнь, богослужебные тексты, духовные наставления, церковный этикет – это отеческая ответственность епископа за подчиненное ему духовенство.
Я помню, как один священник попал на страницы газет, за очень неблаговидное поведение в одном публичном месте. И он страшно за это переживал. И когда пресса накинулась на него как голодное стадо на раненного зверя, — улюлюкая, гигикая, оттаптываясь на его имени, спрашивая у епископа всего один вопрос: с какой степенью жестокости он накажет этого негодяя? И я помню, как это архиерей сказал, я своего клирика им не отдам и даже наказывать его не буду. По крайне мере публично, для прессы, напоказ. Потому что они завтра уже забудут, как его звали. Будут гикать и улюлюкать вокруг уже следующих сюжетов. А растоптанная судьба этого несчастного грешника их даже не шелохнет. А это живой человек. И я вот тогда понял, что в этой позиции архиерея правды и человеческой, и Божьей больше, чем в требовании суда и наказания.
📌 Просто вот представьте себе, что такое для священника, например, лишение сана. Это трагедия, равнозначная смерти. Скоропалительно принять это решение – значит сломать ему жизнь навсегда. И даже когда с точки зрения канонов данное решение вполне обосновано, не каждый архиерей совершит этот шаг легко, быстро и безболезненно по отношению к падшему священнику. Всегда какая-то пастырская жалость, сострадание, желание помочь, дать еще один шанс – остается правом архиерея.

📌 И я лично видел не единожды как возрождались священники благодаря этому «праву на милость», как они возвращались к Престолу Божию, с глубоким трепетом принимая возможность своего служения после таковых искушений. Вот уж правда: Кому много простилось, тот много возлюбит.

📌 Конечно, это всегда риск. Конечно, это всегда игра с неизвестными. И бывает, что склонные к какой-либо страсти клирики не исцеляются, пользуясь этим шансом. А вовсе даже и наоборот.

📌 Нередко они, — загнанные в тупик своими страстями, измученные своей одержимостью, потерявшие и честь, и совесть, а нередко и разум — устраивают то камин ауты, то манифесты, то перформансы. Им нужен весь этот шум в прессе для сокрытия подлинных причин запрета или извержения. И вот тогда мы читаем, что некий клирик Усатов покинул ряды Церкви якобы по интеллектуальным соображениям, а схимник Романов по глубоко духовным, а юный иерей Степанов из чистоплюйства высшей пробы. Церковь их разочаровала.

📌 Но самое подлое в этих историях, что проявленную к ним милость они обращают против Церкви. Сострадание к гибнущему грешнику все эти гомосексуалисты, раскольники и наркоманы продают сегодня прессе как церковную коррупцию.

📌 И таким образом, милость, проявленная к павшему клирику, становится соблазном для многих людей.
Да, на эту тему непросто говорить. Да, милость очень слабая медийная позиция. Милость очень сложно объяснить. Она всегда индивидуальна, интимна, межличностна и не готова ярко парировать оскаленным на неё ртам. Но это не может быть причиной отказа от неё. Потому что для епископа не может быть просто слабых или сильных звений, с которыми легко порвать. Для него есть живой конкретный человек, спотыкающийся, падающий, но способный восстать. И это стоит шанса. И даже не одного.
Апостол Петр получил такой трижды.

📌 Поэтому до тех пор, пока священник страдающий недугом не идет публично против Церкви, соблазняя уже массы людей, и хуля милосердие, как коррупцию, до тех пор Церковь будет его вытягивать, будет за него бороться, будет ради него рисковать, и даже будет стараться не выдавать его улюлюкающей и гикающей толпе. И всегда будут те, кто не примет эти объяснения. Потому что им в таких историях нужен лишь повод. А нам смысл. Таков наш век. Его ложь. Его правда. И наш тест.