СТАЛИН НА ФРЕСКАХ ХРАМА.

📌 Композиция Страшного суда из Троицкого монастыря Хмельницкой области стала предметом горячей дискуссии. На иконе в адских муках изображены идеологи XX века: Ленин, Сталин Гитлер и другие.

В светской прессе такая композиция вызвала неоднозначную реакцию. Кто-то назвал её «оригинальной», кто-то «уникальной», кто-то «странной». Не остались в стороне и телеграмм-каналы воинствующих атеистов, поспешившие высмеять изображение.

📌 Ряд украинских сми, конечно же, подали эту новость в определенном политическом ключе. Ведь не секрет, что для сегодняшних националистов Украины любая нелицеприятная подача коммунистической атрибутики становится поводом для антироссийской риторики. Но, не будем вдаваться в детали этих политических игр, а лучше обратим внимание на то, что перед нами очередной пример, когда люди, по сути, далекие от христианства, да, что там далекие, откровенно враждебные к христианству, — различные атеисты, антиклерикалы, да и те же националисты — вновь «гогочут» над тем, в чем не разбираются.

📌 Иконописец в Троицком монастыре не просто имел право изобразить подобное панно, но и работал в рамках давно сложившийся традиции.

Дело в том, что в православной архитектуре западная стена храма, там, где и изображают «Страшный суд» – это как поля в тетрадке или как маргиналии в рукописи.

Помните, ещё Пушкин любил на полях своих стихов изображать различные рисунки на свободную тему.

📌 А в средневековых рукописях на этих полях, которые и назывались маргиналиями, так же рисовали различные вольные сюжеты. Вот и в храмовой архитектуре, если рассматривать храм как открытую книгу, то на западной стене часто пишут то, что в контексте самого храма не всегда встретишь. Если взять символическую структуру православного храма, то восточная его часть, там, где алтарь, где иконостас, это место самых выверенных, канонических сюжетов. Там и ветхозаветные пророки, и апостолы, и ангелы, и различные евангельские сцены. Это то, что первым бросается в глаза любому зашедшему, то, что сразу настраивает человека на правильный лад. Поэтому тут редко увидишь что-то такое народно-прозаическое. Тут все сюжеты чрезвычайно точны и каноничны. Потому что восток храма – это место Царства Божия, главное направление жизни христианина. Южная же и северная стены – это не просто левая и правая часть здания, это как бы продолжение Царства Божия, которое шагнуло нам навстречу, в пространство нашей жизни. Таким образом локация Царства Небесного символически не ограничивается простой плоскостью иконостаса, не становится далекой картиной для такого стороннего созерцания. Оно, как бы, обнимает присутствующих в храме своим правым и левым рукавом. И именно на этих рукавах, на южной и северной стенах храма мы видим продолжение иного бытия, изображения различных святых, небожителей, граждан иного мира. То есть потусторонний мир как бы вливается в пространство, где стоят живые люди, как вода с горной вершины устремляется вниз. Недаром самое главное место храма называют алтарем. От латинского слова «альтус» что значит «высокий».

От него, кстати, происходит и слово «альт», то есть высокий голос в хоре.

📌 И вот когда складывалась эта символическая храмовая геометрия, последний вопрос, который встал – это был вопрос о западной стене. Что там изображать? Это же то место, к которому люди на протяжении всей службы повернуты спинами. Они его видят только один раз, при выходе из храма. И вот тут сработала поразительная христианская рефлексия. Решили изображать не то, что было, а то, что будет.

📌 Первые композиции на западной стене мы встречаем аж в начале 4 века, в римских катакомбах. Они изображали несложные иллюстрации к притче о неразумных девах (Мф.25:1-13) или образ отделения овец от козлишь (Мф.25:32). И то и другое – это метафоры внезапной смерти и неминуемого суда.

Так и появилась традиция изображать в этой части храма сюжеты, которые бы напоминали человеку о том, что 1) жизнь коротка, 2) нужно многое успеть, 3) и за всё придётся ответить.

📌 К 9 веку, особенно при патриархе Фотии, на западной стене храма уже без всяких притч прямо стали изображать Страшный суд. Причем для его художественного оформления обильно стали использовать визионерский и даже апокрифический материалы. Какие-то сюжеты из народных стихов, духовных преданий, фольклорных сказаний. В общем, здесь было место всему. Это была самая свободная от канонического регулирования часть храмовой живописи, где можно было видеть диковинных животных, огненных гигантов, демоноподобных уродцев и всяких апокрифических персонажей. И все эти живые и чрезвычайно образные сюжеты оказались очень популярными в храмовом искусстве. Из Византии они распространились по всему христианскому миру. От Андрея Рублева во Владимирском соборе до Микеланджело в Сикстинской капелле, от Джотто до Васнецова – все писали Страшный суд с различными метафорическими подробностями. И каждый век вносил свои элементы. В 10 столетии в композицию входят живописные сюжеты из мытарств блаженной Феодоры. В 12 веке появляется огненная река, разделяющая икону как бы на две части. Эта новация пришла из литературного апокрифа того же века, который назывался «Хождение Богородицы по мукам». В 16 веке в Страшном суде появляются сюжеты из «Голубиной книги», такой мистической космографии, очень популярной среди простого народа. И все эти образы, метафоры, аллюзии, апокрифы и фольклорные бестиарии применялись только для одной цели – для того, чтобы человек выходя из храма, переступая через порог святыни Господней в сторону «мира сего», помнил строчки из песни Пахмутовой и Добронравного – «ничто на земле не проходит бесследно». За всё придется дать ответ. Но что самое характерное, начиная с 11 века для этой нехитрой мысли на фреске «Страшного суда» стали изображать конкретные проблемы эпохи. В 12 веке нужно было укрепить каноническую дисциплину внутри духовенства, и частым сюжетом композиции становятся нерадивые священники, или их жены, мучающиеся в адском огне. В 19 веке надо было как-то призвать власть к ответственности перед народом, и пожалуйста, в первых рядах грешников, которые мучаются в пекле – лица с коронами на голове. В этой масштабной панораме грядущего суда появляется место конкретным интересам современников, непосредственному опыту эпохи. И то, что в начале 21 века в адском огне стали изображать персонажей, которые в течении прошлого столетия подвергали человечество немыслимым страданиям – это часть многовековой традиции. Это не злорадство, не месть, не глумление, не политический жест, как может быть думают некоторые украинские националисты, это предостережение нынешнему поколению не идти «за слепыми вождями слепцов» (Мф. 15:14), ибо в яму упадут все. А в завершении хочу сказать, что учитывая особенность этого жанра, вполне вероятно, что лет через 50 на фресках «Страшного суда» в православных храмах будут изображать уже не Сталина с Гитлером, а например автора телеграмм-каналы воинствующих атеистов или тех же националистов, которые сегодня пытаются играть роль новых властителей дум или новых вождей. Место для таких персонажей в сюжете «Страшного суда» будет всегда вакантным. Таков наш век. Его ложь. Его правда. И наш тест.